Наведите курсор на фотографию, чтобы увидеть подпись
Родился 19(6) августа, в праздник Преображения, 1918 г. в Москве, в быв. доме Ковригиной в Обыденском пер. около храма Христа Спасителя, где и жил до 1940 г. Отец, Чеслав Альфонсович Козаржевский, родился в Польше в 1893 г., образование химика получил в венском университете, во время 1-й мировой войны беженцем приехал в Россию, работал на почте на Поварской ул. Там же работала моя мать, Анастасия Александровна Аккерман, родившаяся в 1888 г. в Москве. Ее мать (моя бабушка), Елена Павловна Глебова, москвичка, родом из семьи духовного звания; отец матери (мой дед) Александр Эдуардович Аккерман, обрусевший немец из Нарвы, поверенный фирмы Фромгольдт. В 1916 г. мои будущие родители поженились, венчались в костеле в Милютинском пер. В 1918 г. отец вернулся в Польшу, служил в белопольской армии, умер в 1920 г. от дизентерии и похоронен в Грудзензе. Я родился в отсутствие отца, был крещен в том же костеле. Отец ещё успел прислать вызов в Польшу, но мать решила остаться в России. В 1921 г. протоиерей храма Христа Спасителя Александр Хотовицкий перевёл меня в православие (через миропомазание). Крестной матерью стала моя бабушка, а отцом — другой соратник патриарха Тихона, настоятель церкви Св. Духа у Пречистенских ворот Илья Зотиков. Дедушка умер ещё в 1910 г., в семье остался один мужчина — больной шизофренией мой дядя Лева (умер в 1937 г.), все остальные — женщины: бабушка, мать, три незамужние тетки, что сказалось на моём воспитании: сверстники меня обижали, я никогда не занимался спортом, часто болел, мучился ночными страхами, любил одинокие игры и прогулки, на почве постоянного чтения развилась неумеренная фантазия. Семья Аккерман жила открыто. Постоянно бывали гости: арбатские старушки, раскладывавшие пасьянсы, старообрядцы, обновленцы, баптисты, какие-то душевно нездоровые люди. Пили чай, беседовали, устраивали домашние чтения. В материальном отношении жили очень скромно, но каждое лето позволяли себе снимать комнату или в деревне (в частности в Изварине) или на окраине красивых старинных русских городов (Можайска, Кашина, Калягина). Жаловали известную подмосковную Свистуху (по Савеловской). С детства восторженно полюбил нашу природу. В Москве же впечатляли не древность и не классика, а громадные модерновые дома при свете газовых фонарей и луны. Все члены семьи обладали художественными способностями: вышивали, вязали, выпиливали, рисовали, делали кукол, играли на мандолине и гитаре, дивно украшали рождественскую ёлку. Всю одежду всегда шили сами. Без дела не сидели. Все детство прошло около романтического храма Христа Спасителя, в окружавших его скверах, на Пречистенском бульваре у страдающего Гоголя, в неповторимых по уюту арбатских переулках. Однако в храм Христа Спасителя я не ходил, поскольку в 1920-е гг. там обосновались обновленцы во главе с А.И.Введенским (о нем моя статья в Вестнике МГУ, серия «История», 1989 г., № 1). К пяти годам как-то незаметно научился читать и писать, много рисовал (мать впоследствии подумывала отдать меня в ХУТЕМАС), воспринял начатки Закона Божьего, чисто практически овладел церковно-славянским языком. Решающее духовное воздействие на всю мою жизнь оказал отец Виталий Лукашевич, настоятель церкви Илии Обыденного, где я с 1924 г. был служкой, а затем чтецом. Отец Виталий в Первую мировую войну беженцем приехал из Западной Белоруссии в Москву. Он служил любую службу с благоговением, красиво, был бескорыстен и добр. Из-за зависти другого духовенства в 1936 г. был сослан митрополитом Сергием (Страгородским) на Кукуевское кладбище Сергиева посада, затем был арестован и направлен в Уссурийский лагерь, где и умер в 1938 г. В Обыденской церкви был превосходный хор Г.А.Семенова, что заставило меня больше всего па свете полюбить духовную музыку (особенно П.Чеснокова). О храме Илии Обыденного в 1920-е – 1930-е гг. см. мою статью в «Московском журнале», 1992 г., № 5. До седьмого класса учился в школе на ул. Маркса и Энгельса (ныне № 57), где преобладала интеллигенция и где словесником был В.В.Литвинов, знаменитый «дядя Володя». В 1933 г. из-за служения в церкви меня исключили из школы, и после долгих мытарств я поступил в школу около Трехгорки на Большевистской ул., где учились почти исключительно дети рабочих. Там я нашел себя, приобрел друзей, учился с увлечением, познал и пронес через жизнь чистую безответную любовь к чудному человеку Галине Кротовой (ум. в1980 г.). В 1936 г. по конкурсу поступил в Московский Историко-философско-литературный институт им. Н.Г.Чернышевского (МИФЛИ). Полгода учился на историческом факультете, потом перешел на Литературный, на отделение классической филологии. Моими учителями были С.И.Радциг, М.М.Покровский, Н.А.Кун, Н.А.Машкин, Б.С.Чернышов и особенно С.П.Гвоздев, все пять лет преподававший нам оба древних языка. Теперь понимаю, что античность по-настоящему не узнал и не полюбил. Главные увлечения моей юности: русская поэзия «серебряного века», музыка и театр. Все студенческие годы прошли на галерках. Постепенно «открывал» для себя одного композитора за. другим. Отойдя от Чайковского и русской программной музыки, всецело предался немецкой классике и романтике (Бах, Моцарт, Бетховен, Вагнер). Очень любил Скрябина, Стравинского, Прокофьева, Шостаковича. При всей моей эмоциональности мне импонировали как раз сдержанные, очень академичные музыканты: Е.Мравинский, В. Софроницкий, М. Юдина, М.Полякин, И.Браудо, А.Доливо, Н.Дорлиак. Музыке меня никогда не учили, но природа одарила меня музыкальными слухом и памятью, обделив моторной памятью на имена, названия, числа. В то время как к музыке я пришел самостоятельно, вкус к поэзии, к живописи и скульптуре французских импрессионистов мне привил однокурсник по ИФЛИ и сосед по дому Гавриил Рындзюнский (погиб в 1941 г.). Большое влияние на меня оказал Ромен Роллан, его «Жан Кристоф» и очерки о композиторах. С Ролланом меня познакомил сосед по квартире И.Певзнер. Кстати, нашими соседями были две еврейские интеллигентные семьи, которые относились к нам очень хорошо. Через всю мою жизнь проходит начавшаяся в студенческие годы дружба с Изей Духиным, хотя он старше меня на 7 лет и мы весьма разные люди. Я любил и часто посещал театр. Обожал Островского в Малом (не столько смотрел, сколько слушал), скандинавов (Ибсена, Гамсуна). Новаторство Мейерхольда до меня не доходило, Мои театральные кумиры: Астангов, Берсенев, Гиацинтова, Коонен, Рыжова. К опере как жанру был равнодушен. Из певцов, помимо названных, особенно любил И.Козловского. Лидия Русланова, хор Пятницкого, самодеятельность с её частушками начисто отшибли у меня всякую тягу к русским народным песням; они ассоциируются у меня со сдавленными, вульгарно крикливыми и визгливыми голосами. Органически чужда и скучна мне романсовая музыка; по душе только песни Шуберта. Бывал в зале им. Бетховена в Большом театре, наслаждался чтением В.Яхонтова, В. Аксенова, А.Шварца. Недолюбливал некоторых общепризнанных кумиров вроде Качалова, Лемешева. С И.Духиным и Г.Рындиюнским был неизменным посетителем всех выставок современных художников. К сожалению, понимание древнерусской культуры пришло ко мне значительно позже: в ИФЛИ мы получали по существу космополитическое образование. На отечественную древность смотрели снисходительно, как на нечто музейное, затхлое, провинциальное, не идущее в сравнение, скажем, с собором Парижской Богоматери, картинами Рафаэля и т.п. Разрушение памятников отечественной культуры нас не задевало. По стране мы не ездили. Многие (пожалуй, даже большинство) из нас не побывали в Киеве, Владимире, Новгороде, Ленинграде. Общественная работа у меня была в институте своеобразная: я выпускал газету МОПР-а и работал по ликвидации неграмотности среди нянек туберкулезного санатория («ликбезничал»). В июле 1938 г. от рака и туберкулеза умерла моя мать. Чтобы сводить концы с концами, она работала над чертежами даже по ночам. Я немного подрабатывал репетиторством, но, конечно, нужно было бы перейти на постоянную работу, совмещая её с учебой в экстернате или на заочном отделении МИФЛИ. Мать была обречена, но все-таки дни её жизни можно было хотя бы немного продлить. В ноябре 1938 г. в уссурийском лагере умер отец Виталий Лукашевич. В декабре того же года меня приняли в комсомол, несмотря на то, что были расстреляны мой дядя и двоюродный брат и что в Польше у меня было много родственников. Стал комсоргом группы. В 1940 г. ввели плату за обучение и меня сняли со стипендии за единственную «тройку», полученную на V курсе. Меня поддержали материально друзья семьи. Я болел туберкулезом в закрытой форме. Два раза находился на лечении кумысом в Башкирии. Помогло мало. Из-за строительства Дворца Советов нас (бабушку, трех теток и меня) переселили в две комнаты коммунальной квартиры на Дербеневской набережной около Павелецкого вокзала. По распределению меня направили в Йошкар-Олу преподавать латынь в Пединституте и одновременно рекомендовали в аспирантуру МИФЛИ, поскольку я получал диплом с отличием. С началом воины в июне 1941 г. я оказался не у дел: из-за туберкулеза легких я был освобожден от армии; преподавание латыни в педвузах ликвидировали; аспирантуру ИФЛИ закрыли. Наркомпрос направил меня учителем русского языка и литературы VIII-Х классов Ермаковской средней школы Красноярского края. Ермаковское — большое село в 35 км от знаменитого Шушенского. Школа стояла на месте разрушенной церкви, где Ленин венчался с Крупской. Природа там благодатная и красивая: хакасские степи, Саянские горы, подтаежный лес. Квартировал я у пожилой трудолюбивой латышки Озолиной. В материальном отношении жилось, конечно, очень трудно, но меня окружала удивительная любовь и забота учителей и учеников. Помимо чисто учительских обязанностей много было разнообразной работы: агитация но так называемым десятидворкам в колхозе, езда с агитбригадой но другим колхозам, самодеятельность, лесозаготовки, работы в поле. Я играл в полулюбительском-полупрофессиональном театральном коллективе под руководством опытного и талантливого режиссера-цыгана Ларина. Ставили в основном пьесы моего любимого А.Островского. Не брезговал суфлерской работой. Часто выступал на концертах как декламатор или конферансье. Всё это очень помогло и тогда и впоследствии в основной профессиональной, т.е. педагогической деятельности. Особая дружба у меня была с эвакуированной семьей врача и его вдовой Еленой Яковлевной Пузнянской, по-матерински любившей меня до самой смерти в глубокой старости в Перми. Переписка не прерывалась. Был близок к ссыльному немцу из Поволжья И.К.Брауну и лечившему меня врачу Л.Попову. В Сибири я в значительной мере утратил былую религиозность, возвращение к ней было связано с тяжелыми обстоятельствами. В ноябре 1943 г. я заболел малярией (температура была ок. 42 градусов), а на почве её — психическим расстройством. Месяц находился в Красноярской психиатрической больнице. Лечил меня превосходный врач Цицер, мягко относились ко мне сестры, санитары и больные (а среди последних были и буйные). До конца я не вылечился: тяжелые мании долго, лет 12 преследовали меня. Я женился на местной простой женщине (сапожнице) из раскулаченной семьи, Юлии Константиновне Сучковой, которая на 5 лет была старше меня и побывала в первом браке. Жизненные испытания оживили во мне веру, но это не прошло даром: увидев на моей шее крест, меня исключили из комсомола и предложили уйти с работы по собственному желанию. Местная амбулатория направила меня снова в психиатрическую больницу, рассуждая так: верующий человек — или враг народа или сумасшедший. Однако директор школы Анна Семеновна Крупская смело дала мне прекрасную характеристику. Вовремя подоспел выхлопотанный профессорами ИФЛИ (в 1942 г. он слился с МГУ) вызов в Москву для поступления в аспирантуру. В августе 1944 г. я вернулся в Москву, держал вступительные экзамены и поступил в аспирантуру кафедры классической филологии МГУ. Через некоторое время по вызову через Президиум Верховного Совета СССР ко мне приехала жена и стала работать лаборантом в Бактериологическом институте им. Мечникова. Жили вместе с бабушкой и двумя тетками. На эти годы падает моя близость к академику Владимиру Владимировичу Добровольскому, родственнику покойного отца Виталия. Я стал было ходить в церковь Илии Обыденного. Однажды (в 1945 г.) я в стихаре держал посох архиепископу Флавиану Краснодарскому. Молниеносно последовал донос, и меня шесть раз вызывали в так называемые «органы», предлагали доносить на настоятеля Обыденской церкви о. Александра Толгского. Я притворялся дурачком и чудом отвертелся. Считаю, что мне помог Никола чудотворец, которому я взмолился, когда при последнем вызове (на Лубянку) меня оставили одного в комнате окончательно «подумать». В 1945-1946 гг. я сотрудничал (вместе с И.Духиным) в Совинформбюро — писал статьи по русской литературе для болгарской газеты «Литературен фронт». С 1946 г. стал совмещать аспирантуру с штатной работой преподавателя древних языков и античной литературы в Московском городском педагогическом институте им. Потемкина, на кафедре иностранных языков. В этот период я опубликовал в журнале «Иностранные языки в школе» рецензии на учебники латинского языка (тогда латынь была введена в 12 школах Москвы); написал 15 статей по античной литературе для 2-го издания Большой Советской Энциклопедии, а несколько позже — 10 статей для Советской Исторической Энциклопедии. В 1953 г. я перешел в МГУ, на исторический факультет и стал старшим преподавателем кафедры древних языков, которой заведовал Виктор Сергеевич Соколов, давний знакомый нашей семьи, на редкость гуманный человек (с ним я работал и в Горпединституте). В 1954 г. с большим (в 7 лет) защитил на филологическом факультете МГУ кандидатскую диссертацию на тему «"Киропедия" Ксенофонта Афинского как историко-литературный памятник IV в. до н.э.». Руководителем был С.И.Радциг, а оппонентами М.Е.Грабарь-Пассек и К.П.Полонская. В «Филологических науках» была опубликована статья по теме диссертации. В 1956 г. я развелся с женой, разменял квартиры, женился на Ирине Владимировне Барышевой, преподавательнице французского языка МГУ (1930 г.р.). Сначала мы жили на Спиридоновке, в полуподвале, в десятиметровой комнате, потом при содействии ректора МГУ И.Г.Петровского получили 22-метровую комнату на Беговой, а в 1969 г. переехали в кооперативную квартиру на Юго-Западе. В 1960 г. родился сын Петр. После окончания среднем школы он учился на историческом факультете МГУ, окончил его в 1982 г. по кафедре истории южных и западных славян; стал младшим научным работником Института экономики мировой социалистической системы. Он специалист по современной Польше (политолог), которую хорошо знает и по длительным командировкам в этой стране. Там живут все мои многочисленные родные по отцу; родные по матери-москвичи умерли к 1969 г. В Туапсе живет двоюродная сестра Е.Кроль, в Нижнем Тагиле — двоюродный брат Э.Аккерман. В МГУ я в 1957 г. был назначен заместителем заведующего кафедрой, в 1959 стал доцентом, членом Ученого совета истфака. В 1960-е гг. публикуются мои переводы с древних языков Николая Дамасского, Аппиана, Арриана, Курция Руфа, греческих стоиков; рецензии, статьи по ораторскому искусству. Главная работа тех лет — учебник древнегреческого языка, написанный в соавторстве с В.С. Соколовым. После смерти В.С.Соколова в 1967 г. я стал заведующим кафедрой, в 1985 г. получил ученое звание профессора. Главная забота моя как руководителя — рациональная методика преподавания древних языков на нефилологических гуманитарных факультетах университетов, развитие специальных историко-филологических дисциплин (эпиграфики и палеографики) и связь научной работы с преподавательской практикой, т.е. упор на источниковедении и подготовке учебников и учебных пособий. Моя личная преподавательская работа пошла но разным направлениям. Это прежде всего занятия но древнегреческому и латинскому языкам с самыми разнообразными контингентами; лекционные курсы «Мастерство устной речи» и «Ораторское искусство»; лекционно-визуальный курс «Памятники мировой истории и культуры»; спецкурсы по источниковедению новозаветного канона и греческому диалекту койне. В 1960-е гг. я читал лекции по античной литературе. Лекционные курсы и спецкурсы никем до меня не читались, но введены в учебные планы как обязательные дисциплины; поэтому очень остро стоит вопрос о преемственности. Чувствую призвание именно к преподавательской работе, никогда не тягощусь ею, с готовностью заменяю больных коллег; испытываю спортивный интерес при налаживании работы в слабых, недисциплинированных группах. Не знаю большего удовольствия, как заставить слушать себя с искренним интересом. Может быть, несколько сентиментален со студентами. Называю их только но имени, причем нередко в ласкательной форме. Как правило, мы взаимно любим друг друга, но нет и тени панибратства. Многие ученики в дальнейшем обгоняют своего учителя, но нужно только радоваться этому: ведь в ученике неотрывно присутствует частица духовного естества его бывшего наставника. Редко, но все же приходится сталкиваться с наглецами и равнодушными. Чаще всего это бывают снобы из числа филологов-классиков, а также студентов-журналистов. Трудно перечислить места, где я но приглашению читал лекции, и профессии моих слушателей: помимо студентов и моих коллег преподавателей это инженеры, медики, военные, работники КГБ, школьники, учителя, духовенство, рабочие, партийные, комсомольские, хозяйственные и советские работники, архитекторы, музыковеды, экскурсоводы и т.д. Читал лекции в университетах Литвы, Латвии, Петербурга, Западной Украины, Сибири, Грузии и др. Доводилось выступать за границей, в основном на международных конференциях. Обычно мои выступления носят эпизодический характер; есть однако организации, в которых я веду лекционную работу постоянно, на протяжении многих лет: это Центральный лекторий быв. Всесоюзного общества «Знание» в Политехническом музее и «Погодинская изба» — районное отделение ВООПиК. По телевидению выступал один раз — на праздновании 1000-летия принятия христианства на Руси. На радио раньше участвовал в передачах для детей и молодежи; в последнее время вкратце рассказываю о знаменательных церковных датах каждый месяц. Много лет руководил в МГУ кружком но изучению Москвы и Подмосковья: чуть ли не каждое воскресение проводил пешеходные или автобусные экскурсии но достопримечательным местам, причем в понятие «Подмосковье» входили, скажем, Ярославль, Вологда, Калуга и т.д. Честь и хвала устроителям этих экскурсий, например, Екатерине Георгиевне Столбиной, скромным и доброжелательным водителям университетских автобусов. В последние годы вожу экскурсии крайне редко. Любил непринужденные беседы со студентами в общежитии. Все мои печатные работы родились из моей просветительской деятельности и прежде всего из преподавательской практики. Это учебники но латинскому и древнегреческому языкам, статьи по методике преподавания древних языков, по грамматической и календарной терминологии; учебные пособия и статьи по античному ораторскому искусству, риторике, мастерству устной речи; статьи по изучению памятников отечественной истории и культуры, в частности по москвоведению; монография «Источниковедческие проблемы раннехристианской литературы» и статьи о Новом Завете, Шестодневе Василия Великого, московской церковной жизни в 1920-е –1930-е гг. Я составил три серии слайдов по московской архитектуре и написал к ним брошюры. Для внутреннего обихода написал громадное число всякого рода рецензий. Я очень трезво оцениваю свои возможности, не считаю себя оригинальным исследователем; моя душа лежит к систематизации и пропаганде знаний, особенно в устной форме, на определенной концептуальное основе; к голой информативности всё отнюдь не сводится. Когда придавалось значение общественной работе, у меня было много нагрузок. Работал агитатором и куратором в студенческих группах, возглавлял организацию общества «Знание» на истфаке и ВООПиК МГУ; руководил лекторской группой Всесоюзного общества «Знание». Последние годы член Экспертно-консультативного общественного совета ГлавАПУ Москвы и Госинспекции но охране памятников истории и культуры г. Москвы. Не перечесть всех советов, комитетов, комиссий редколлегий и т.д., в которых приходилось принимать участие. Я пережил нескольких ректоров и деканов. Удивительно нашел себя на историческом факультете. Мою жизнь и работоспособность продлевает спокойная, деловая атмосфера, скромность, понимание и доброжелательность соратников и учащихся. Мне в разном качестве удалось побывать в разных странах: Болгарии, ГДР, Греции, Дании, Польше, Франции, Чехословакии. Не осуществились мои мечты увидеть Иерусалим, Константинополь, Афон, Равенну, Рим, т.е. центры христианства. Хотя русской крови у меня всего одна четверть, я как подлинно русский человек глубоко уважаю и, надеюсь, понимаю культуру других народов. Я прямо-таки наслаждаюсь звучанием разных языков. В Вильнюсе я чуточку литовец, в Берлине — немец, в Греции — грек... Я убежденно держусь родного православия, но это не мешает мне нежно любить старообрядцев, ощущать определенную близость к католицизму (особенно если отбросить его экзальтированность), с почтением относиться к протестантским библеистам. Но я органически, активно, даже воинственно не приемлю отступничества от церкви и сектантства, прежде всего богородичный центр, «катакомбников», рерихианцев, последователей Блаватской и т. п. После случайного общения с ними мне хочется вымыть руки. Всюду на своих выступлениях я борюсь с липкими суевериями, с доморощенной мистикой, противопоставляя этому мудрую духовную трезвость Православия. Лет 40 тому назад у меня было желание стать священнослужителем, но разные священники настойчиво посоветовали мне оставаться светским человеком и в то же время посильно осуществлять определенную духовную миссию. Без Церкви, богослужения с его бездонной богословской глубиной и эстетическим совершенством я не мыслю христианской веры. Московские храмы, в которых я получал наибольшее духовное удовлетворение, такие: Елоховский патриарший собор (с 1945 г. я там стою па одном и том же месте — напротив Казанской иконы Божией Матери), Знаменская церковь в Переяславской (там поет мой любимый хор под управлением В.А.Кондратьева), Вознесенская церковь на Серпуховке (настоятель — архим. Савва, хороший мужской хор). Около четверти века молитвенно общался со строгим и ученым монахом — митрополитом Рижским и Латвийским Леонидом. Сердечно люблю митрополита. Антония Сурожского, прекрасного проповедника о. Николая Ведерникова, моих духовников о. Серафима Шенрока (Рига) и о. Вячеслава Сковородко (Вильнюс). Много лет доброе знакомство связывает меня с матушкой Варварой, настоятельницей Пюхтицкого монастыря; хорошо понимаем друг друга с архимандритом Сергием (Соколовым), инспектором МДА. Именно церковь сдружила меня с интереснейшими и добрыми людьми. Это покойные П.П.Недошивин, А.И.Воронков, Н.П.Птицын, А.П.Линьков; ныне здравствующие Л.В.Бородина, А.И.Рогов, А.Н.Горбунов, Е.М.Верещагин, Л.С. и А.С.Зверевы, М.Размерова, Л.Олдырева, Н.Ф.Павлючук (СПБ), Е.А.Карманов, А.В.Лазарева, В.Л.Махнач. Другие жизненные обстоятельства свели меня с рижанами Цеплисами, питерцами Замбржицким, Чистяковой, Розовым, Чихачевым, москвичами К.П.Полонской, С.К.Романюком; я уж не говорю о И.Л.Духине. Всем ныне покойным — Царство небесное, а живущим — доброе здравие и всяческое благополучие. Спасибо всем за всё!
|